В мае 2015 года экипаж яхты «Валери» под управлением Александра Астрихинского совершил очередное путешествие по Средиземному морю. Наш круиз назывался «История древних цивилизаций».
«Валери» обогнула полуостров Пелопоннес — земли древней Мореи — и взяла курс на Ионические острова. Как всегда, на борту проходили занятия по литературному мастерству и пастельной живописи, были написаны стихотворения, рассказы и картины, которые с декабря можно будет увидеть в Уфе в галерее «Облака», а с марта — в московском доме-музее В. Я. Брюсова. В мою задачу входило ведение путевого дневника, который я предлагаю вашему вниманию.
Эгина
Мы пришли из Афин на первый остров нашего маршрута — на Эгину, она находится к юго-западу от греческой столицы, в паре часов пути. Местная часовенка у храма Агиос-Николаос Талласимос (Святого Николая Морского) на набережной встретила нас мелодичным звоном. Дошли комфортно: на море было легкое волнение, не больше одного бофорта, сила ветра — пять узлов.
Стоянка здесь муниципальная, швартовка отличная и очень дешевая, только успевай занимать места. Порт закрытый, можно швартоваться в любую погоду. Кафе, магазины, таверны в шаговой доступности.
Эгина — фисташковый рай, родина этих орехов. Едва сойдя с борта, дегустируем фисташки во всех видах: зеленовато-бежевые зерна, нежнейшую пасту-нутеллу, пряно-соленый соус для салатов и мяса — и запиваем эту прелесть терпким изумрудным фисташковым ликером.
Легенда гласит, что первый царь Эгины Эак за праведную жизнь был назначен одним из трех судей в Царстве Аида. Его внуки — герои троянской войны: Аякс, Ахилл, Тевкр.
В давние исторические времена Эгина была независимым процветающим государством с населением 60 тысяч человек. Некогда здесь находился храм Аполлона, от которого на сегодняшний день сохранился только восьмиметровой обломок колонны на краю города, называемый «палец Аполлона», а вокруг — развалины микенского, классического и римского периодов. У берега — остатки античных причалов порта.
За несколько столетий остров побывал под управлением и франков-крестоносцев, и турок, и венецианцев (след их присутствия — башня Марчелло, средневековый дом-крепость). В XIX веке Эгина стала первой столицей новогреческого государства.
Обновленная «Валери»
Яхта «Валери», на которой мы идем, за год преобразилась. Осенью обожгли борта, сняли с дерева старый слой краски и шпатлевки, покрыли корпус стекловолокном для укрепления и водонепроницаемости. Заменили большую часть труб водоснабжения — невидимой глазу кровеносной системы судна. Переоцинковали якорную цепь. Сменили бушприт с деревянного на железный, иллюминаторы с пластиковых на алюминиевые, гальюны с домашнего типа на электрические. Удлинили трап для швартовки в более мелководных местах. Заменили винт, края лопастей которого истончились и погнулись; вместо трех лопастей стало четыре. Теперь яхта вибрирует меньше, а скорость на полтора узла выше при тех же оборотах двигателя.
В Эпидавр
Часы на эгинской башне пробили полдень, когда мы снялась с якоря и пошли на Пелопоннес в Эпидавр.
Согласно мифу, жил некогда в городе Сипилла в Лидии правитель Пелопс. Однажды царь Трои Ил пошел войной на Пелопса и разгромил его. Пелопс покинул родину и пустился по морю к берегам Греции. Достиг полуострова на самом юге, там и поселился. С тех пор полуостров называется Пелопоннесом.
Солнце шпарит крутым кипятком, из всей амуниции на нас — очки да купальники. На море полный штиль. Яхта проходит сквозь неподвижную водную гладь, как нож сквозь масло. Через пару часов приобретаем загар а-ля панда, или очковый медведь.
Слышу вопли с носовой части лодки. Сопутешественницы гроздьями свисают с лееров:
— О-о... Восторг! Мимо плывет семейство барракуд.
— А-а... Справа по борту — дельфины.
Заглушили мотор для купания с борта. От тишины заложило уши. Девочки-новички пугливо пробуют пальчиками воду:
— А вдруг там нас поджидает всякая живность: гигантские осьминоги, морские кони?
Они пристально вглядываются в густо-синюю гладь, тревожно следя за белой змеящейся тенью.
— Ой, кто это там?
Поднимаю голову. Над нами бесшумно проплывает самолет, оставляя на голубой простыне неба вихристую вспененную борозду; точно выпрастывая стальное тело из белого махрового халата, выпрыгивает в лазурный бассейн и отражается в море, как в зеркале.
— Приветствую тебя, отец Посейдон, это я — твой сын! — капитан рыбкой ныряет с борта, вдохновляя на подвиг.
Вынырнул:
— Come in! Отриньте панику и страх, пленники Деймоса и Фобоса!
Мимо оливковых рощ
Заходим в окруженную с трех сторон лесистыми горами бухту старого Эпидавра.
Несмотря на показания карт, что у причала не более двух метров, мы нашли место с глубиной 2,7 м и встали. Стоянка здесь муниципальная, такая же, как на Эгине.
Словно надев на яхту подкову счастья, пристань приняла нас в объятия. Даже при включенном двигателе слышно щебетание птиц в лесу, гулкое уханье сов.
— Как птицы поют! Красота неземная! Может, я умерла и уже в раю? — завороженно шепчет математик Нина.
У причала в прозрачной воде чернеют многочисленные колонии морских ежей (кстати, это показатель ее чистоты).
Старый Эпидавр. Храм святого Николая»
На повестке дня — сухопутное внедрение вглубь, в окрестности, по городам Пелопоннеса: Эпидавр — Нафплион — Коринф. Но обнаружилось, что в городке, куда мы причалили, в Старом Эпидавре, нет аренды машин. Это первый случай в наших путешествиях по греческим островам. Заказали машину из Нафплиона — минивэн.
Смеркается. Едем по абсолютно пустынной дороге мимо оливковых рощ. Кипарисы, как солдаты в хвойной амуниции, выстроились вдоль дороги в стройные шеренги.
В вечернем Нафплионе — городке, пропитанном венецианским духом, — любуемся издалека внушительной крепостью на горе (в эти часы вход в музей закрыт), бродим зигзагами по мощеным камнем улочкам. Мечтательно, романтично.
Вечерние улочки Напфлиона
Приземляемся в кафе для ужина и первой лекции о греческих трагедиях, культе Дионисия, Пана и Вакха. И под лазанью, жареный хлеб и стаканчики вина — презент от хозяина — узнаем, что по-древнегречески трагедия — это всего лишь «пляска вокруг козла».
Очень устали. Но, не делая из такого пустяка козлоплясок, горланим на обратном пути песни о черной шали гречанки, о дорогах и звездах.
Разрушители мифов
Раннее пробуждение в Эпидавре почти сакрально.
Пышные кусты роз шести оттенков (от цитрусовых, нежно-кремовых, до багрово-красных) разливают по набережной аромат сладкой эссенции. Волны ритмично перекатывают пляжные камешки, словно гоняют на рояле шуршащие гаммы.
Утренний омлет в исполнении матроса Димы потряс все основы моих геологических представлений: однородно-гладкие треугольники вулканического стекла — молочно-желтого обсидиана застывали на тарелках и в мгновение ока исчезали в кратерах наших желудков.
Сегодня мы — разрушители мифов. Едем в древний Эпидавр опровергать миф об амфитеатре (на 14 000 зрителей) с невероятной акустикой. По легенде: если встать в центр его сцены, шепот слышен даже в самых верхних рядах (а их 55).
Амфитеатр в Эпидавре
— Продлись, мгновение! Ты прекрасно!
Гете не услышал никто. Зато патриотическое «граждане-россияне!» распознали все и сразу. Вывод: лирический шепот не распознаваем, а фраза спокойным твердым голосом — да. Хотя, возможно, толпы таких же желающих пошептать в общем гуле и шелесте гасили эффект от священнодействия.
По законам Асклепия
Далее по курсу — святилище Асклепия, древний санаторий-лечебница, ныне памятник античности. По преданию, Асклепий — сын Аполлона, внук Зевса — бог врачей и врачебного искусства. Он исцелял все болезни и возвращал умерших к жизни, чем прогневал властителя Царства мертвых Аида и громовержца Зевса, так как нарушил установленный порядок на земле. Зевс метнул молнию и убил врачевателя. Но благодарные люди обожествили его и построили немало святилищ, в том числе и это знаменитое в Эпидавре. В нем лечили прогулками, источниками с минеральной водой, «диэтой», упражнениями и сном на свежем воздухе.
Источник давно иссяк. Стерлись предписания и истории болезней, выбитые на каменных плитках (первые рецепты и медкарты). Но воздух здесь по-прежнему божественен: наполнен запахом прогретой на солнце древесной смолы и хвои. А мудрый Асклепий стоит теперь в археологическом музее, белокаменный и кудрявобородый, опираясь на посох, обвитый змеей, и молча взирает на потомков.
Асклепий
И именно тут мы вдруг осознаем, что вот уже четвертый день живем по его законам и предписаниям. Вдыхаем полной грудью разнотравье и ароматы цветов так, что измотанные городским смогом легкие кричат нам «браво», расправляя натруженные альвеолы. Совершаем прогулки, а потом спим крепким сном, качаясь на воде, как в люльке. Наши лица посвежели, шорты болтаются на постройневших талиях, и вообще, как говорил попугай Кеша, «мы живем хорошо, пьем джюс, оранжад, прямо не выходя из бассейна…».
Коринфский канал
Направляемся в Коринф. Незнакомые деревья с цветами, похожими на малинового цвета бутылочные ершики, прощально покачивают вслед ветками. Выяснили — это красивотычиночник (а по-научному — каллистемон).
На набережной Коринфа
Неширокая однополосная дорога петляет меж гор все выше и выше. От набора высоты закладывает уши, как в самолете при взлете. На прогретый асфальт под колеса выползают змеи.
— Ой, смотрите на обочине козлы.
— Я бы сейчас съела баранью голову. В Афинах подают на «мясной дороге», — изрекла Евгения Доброва, наш преподаватель литературного мастерства. — Мозг, кстати, мне понравился больше, чем глаз. Некоторые и зубы обгладывают, тоже, говорят, вкусно.
— Фу-у-у… — завопили мы хором.
— Ага, вот закажу и дам попробовать, вы сами у меня все отнимете, — улыбнулась Евгения.
Останавливаемся у Коринфского канала — узкого искусственно созданного перешейка, отделяющего Балканы (Аттику) от Пелопоннеса. Его длина всего 6 км, ширина в самых узких местах — 20 м, около 5 метров глубины. Стоим на мостике, глазеем вниз, ноги трясутся и под ложечкой печет — высоко, страшно.
Коринфский канал
Идра — Порто-Хели — Монемвасия
До Идры, острова в Сароническом заливе, дошли за пять часов. Ветер два балла. Обычно на пристани не хватает мест, поэтому «Валери» швартуется к внешней стороне мола, где большая глубина — 30 метров, и нужна длинная якорная цепь (у нас 110 м). Электричества и воды тут нет, зато много кафе, магазинов и есть морской музей.
На гористой Идре единственная машина — «скорая помощь», остальной транспорт — ослы.
Волны о пирс бьют так, что выскакиваешь на палубу и, кажется, сейчас окунешься в ливень. Но это всего лишь слуховая галлюцинация — попадаешь под самый солнцепек.
Стоянка короткая. Времени немного, только на мини-променад и обед. Потому совершаем марш-броски: матросы — по магазинам за продуктами, экскурсанты — галопом в морской музей с постоянной экспозицией портретов местных капитанов.
После обеда уходим на Порто-Хели. Этого городка даже нет в путеводителях. Это наш круизный эксклюзив. До него три часа ходу.
С каждой оставленной за кормой милей увеличивается брутальность наших матросов, измеряемая в единицах щетины.
Ночуем в Порто-Хели и отправляемся на Монемвасию — пять часов хода при скорости 9 миль/час.
Пришвартоваться в порту, что южнее острова, не удалось. Мелко. В оптимальных по глубине местах все занято. Мы встали на якорь на место паромов, которые уже два года не ходят сюда из-за кризиса. Электричества и воды нет. Стоянка муниципальная, стояли мы бесплатно, не нашли кому платить.
Монемвасия — памятник средневековья, город-крепость на неприступной скале, которая некогда откололась от материка во время землетрясения. «Мони эмвасис» — в переводе с греческого — один вход. По-французски этот остров называется Мальвуази, для англичан — Молмси. Попасть в крепость можно по узкой дороге сквозь единственные ворота. Из Монемвасии экспортировалось знаменитое сладкое вино — мальвазия. Город делится на Нижний — на уступе скалы, и Верхний — на ее плоской вершине. Верхний почти полностью разрушен. Уцелела лишь византийская церковь Святой Софии. Обитателей в Монемвасии немного, да и они, по факту, живут напротив, на материке в поселке Гефира.
Издалека, с моря, остров похож на гигантский пятнисто-бурый пень, изъеденный термитами, изрытый короедами. А со стороны материка трухлявый пень вдруг превращается в элегантную женскую шляпу, на полях которой примостилась всякая всячина: крепость, деревья, пасущиеся лошадки. Такая вот оптическая метаморфоза.
Городок многоярусный. Узкие улочки поднимаются и спускаются серпантином, кружат винтом, открывая ярус за ярусом плоские террасы, от одной до другой — 3–3,5 метра высоты. Дворы-колодцы. Щербатые, с красно-рыжими черепичными крышами заброшенные дома зияют пустыми окнами. В некоторых открыты мини-ресторанчики, сувенирные лавки и отели для туристов, на крышах и террасах — ресторанные столики со свечами в склянках.
Бродим как в лабиринте, движемся наверх, к железисто-охровой макушке горы. Этакий сеанс фитнеса по-средневековому. Взмокшие и запыхавшиеся, присаживаемся на каменные плиты.
Над головами кружат растревоженные летучие мыши. Смотрим с высоты. Отсюда как на ладони и древний город-крепость, и еще более древнее Эгейское море. Внизу в подступающей темноте дрожат огни фонарей и языки свечей на столиках таверн.
Улицы Монемвасии
На город опустилась ночь. Пахнет пылью, прогретым камнем, сеном. Запахи! Они пропитывают все. От этого хочется петь, громко, ловя раскрытым ртом масляно-медовый воздух, словно выпускать на волю сердце, скованное рамками и условностями нашего мира.
Стоим в каменном кармане форпоста на крепостной стене, смотрим в темную бездну, внизу волны яростно бьются об огромные острые глыбы, грозя разбить в лепешку любого, кто приблизится к острову. Кто эту крепость только ни осаждал: и сицилийские норманны, и турки. Ее штурмовали франки, летели их ядра и пылали смоляные факелы. Но как мелко выглядят все наши страсти по сравнению с немыслимой безбрежностью мироздания. Не осталось уже даже пыли от костей умствующих, алчущих, спорящих о чем-то людей, сотни поколений ушли, а камни крепости стоят, месяц светит, солнце греет, и море плещется.
Китира, остров Афродиты
Чтобы уйти от надвигающейся непогоды, решили провести весь день в дороге с промежуточной остановкой на Китире и к рассвету дойти до Корони.
Через четыре часа прибыли на Китиру. Встали в старом порту для паромов, где можно стоять только при малом или южном ветре; при северном и северо-западном порт не защищен. Воды и электричества нет — карточки не работают. Но нам нужна срочная дозаправка воды. И доброжелательная полиция разрешает взять воду бесплатно из техсистемы.
На острове тихо, солнце за облаками, вода цвета стальных клинков, почти пустые песчаные и галечные пляжи. По легенде, родившаяся из морской пены прекрасная богиня любви Афродита впервые вышла на берег именно тут, а уж потом добралась до Кипра.
Купаемся в прохладной воде и тишине. Позируем на объективы. И мнится нам, что не земные мы женщины вовсе: со стрижеными челками, и такими же вынужденно-стриженными под общепринятый контекст желаниями, постзимними излишками форм и игольчатой циничностью в глазах, — а прекраснокудрые нимфы, точеные богини, свободные и всесильные, желанные и желающие. И все мужчины этого мира просто не могут нас не любить, не имеют права нас не хотеть. Потому что хозяйка острова, богиня любви властвует над нами и повелевает ими.
Помня, что грядут пять баллов, идем по пути наименьшего сопротивления, выдвигаемся до темноты на Корони.
На камбузе, вяло шевеля клешнями, лежит в ожидании своей участи живой (а значит, свежайший) грустный фиолетово-рыжий танкоголовый лангуст.
— Ой, становлюсь вегетарианкой. Не могу видеть это чудо живым, а потом лопать его, обгладывая лапки.
Это мой первый ночной переход в бодрствовании. Семь часов ветра и качки в три с половиной балла.
В шкафах пугливо дребезжит посуда, мелким предметам не лежится на месте, они дрейфуют в пространстве кают и камбуза. Звезд — россыпь! Задрав голову, смотрю, как мачты «Валери», словно острые карандаши, выписывают дуги и диагонали по ночному полотну неба. За бортом в бурлящем шлейфе волн светятся водоросли. Вдалеке медленно приближаются огни Корони.
На ночь бросили якорь. Хотя здесь отличное расположение и красивая крепость, порт для яхт и крупных судов не приспособлен, вся пристань забита мурингами и привязанными к ним рыбацкими лодками. Но якорная стоянка удобна и безопасна.
Пиратское спасение
Утро. Ветер усилился. На надувной моторной лодке заглох двигатель. Но мы были решительно настроены, несмотря ни на что, посетить венецианскую крепость. Как попасть на берег?
Пять женщин угнездились на небольшом пятачке днища моторки, а гребцы — капитан с матросом Димой — синхронно замахали маленькими, похожими на детские совочки из песочницы, разноцветными веслами. Дамы трусливо и нервно всхихикивали, приободряясь бьющими под попы холодными брызгами.
— Девушки, сядьте кучнее, надо увеличить парусность, — не терял чувства юмора Дима.
Экстрим-заплыв увенчался успехом: высадились на берег и ринулись осматривать долгожданные достопримечательности.
Замок Корони был возведен в тринадцатом веке венецианцами, перестраивался турками в шестнадцатом. Внутри крепости сгрудились жилые дома и церквушки. Притулилось небольшое кладбище. Рядом монахини возделывали грядки. Ходили петухи и куры — в крепости было как-то по-домашнему уютно.
Вернувшись после прогулки к пирсу и взглянув на погоду и нашу моторную лодку, мы поняли, что «Боливар не выдержит семерых». Ветер яростно трепал скатерти и тенты прибрежных кафе, волны прыгали как бешеные кони. Мужчины вплавь погребли на яхту, толкая перед собой встающую на дыбы и задирающую белую морду к небу моторку. А девушек вызвались спасти местные рыбаки, больше похожие на матерых пиратов: спутанные кудельки длинных просоленных волос, собранные в толстый хвост-дреду, серьги в ушах, загорелые до цвета горького шоколада рельефные торсы и многодневная щетина. Играя мускулами, они сгребли наши озябшие тела с пирса и в стальных, как тросы, объятиях перенесли на борт своего катера. Ветер бесстыдно надувал наши футболки и юбки, и выглядели мы как растрепанные, пузатые самоварные бабы. Ансамбль «Русский сувенир» на гастролях! Через пять минут греческие «пираты» благородно передали нас, синих, но счастливых, в руки нашей команды.
— How much? How much? — подпрыгивала за плечом капитана рыбацкого катера одна из спасенных, пытаясь перекричать свистопляску ветра и волн, и вдуть вопрос об оплате акта спасения в его ухо.
— Happy holiday, ladies, — лица рыбаков расплылись в улыбках. И они попрощались, не обещая вернуться. А мы махали им вслед и на всех знакомых языках кричали многократные «эвхаристо́».
Вечерняя уха и бакаляра под узо. После треволнений дня спали без задних ног.
Наутро из-за поднявшегося ветра лодку стало тащить к берегу, хотя команда выложила 40 метров якорной цепи при глубине 7 метров. И мы снялись с якоря и пошли на Каламату.
Каламата
Марина Каламаты не отвечала ни по одному из каналов связи. По мере приближения к ней стало ясно, она переполнена. Решили пойти в порт. Якорная стоянка там по схеме запрещена, и мы встали лагом, то есть бортом. Здесь можно заправиться водой, если договоришься с местными рыбаками (около 10 евро за 1,5 тонны, это недорого). Электричества нет.
«Прошлым летом тут стояли две яхты Абрамовича. Нам они понравились, потому что много потратили», — улыбался довольный хозяин рыбной лавки.
Каламата — шумящий, танцующий, веселящийся до глубокой ночи город.
Во время ночной прогулки набрели на парк с водоемами, посреди которых росли пальмы, а под пальмами утробно квакали жабы, с оранжереями цветов (оказалось, они открыты только в выходные как цветочный базар) и... настоящими паровозами, оставшимися на рельсах, после того как закрыли станцию «Каламата».
Вперед, по улицам и проспектам, мимо магазинных витрин с манекенами без лиц — women-вешалок с масляно растекшимися овалами лысых голов; мимо домов, похожих на многоярусные корабли-баржи, граффити на стенах. С одного из них нас гипнотизировал Джон Леннон: «All you need is love».
Каламата — город обуви. Здесь целые улицы обувных магазинов. На одну общетуристическую ногу тут приходится, наверное, по 20 пар: кроссовок попугаечных расцветок, балеток, сандалет.
Вернулись на борт, рухнули на шконки — а перед глазами все еще проплывали стеллажи, развалы, поля разномастной обуви. Остаточные образы, если по-научному.
Мистра
В воскресенье в Каламате магазины не работают. Только отдельные мини-маркеты. Потому про шопинг-зуд забываем и выдвигаемся за историко-эстетическими впечатлениями.
Едем в Мистру, некогда столицу средневекового греческого государства — деспотии Мореи, оплота Византии и балканской Греции.
К Мистре
Добираемся до нее, разделившись на группы в две машины. Узкая дорога штопором ввинчивается в лесистые горы и взрезает обрывистые ущелья. Вверх! Вниз! Вверх! Перепад высот — полтора километра. Отвесные скалы, пропасти. Красота неописуемая, но и жутковатая, особенно на крутых поворотах. Колеса взвизгивают на виражах. Кажется, сейчас оторвемся от земли и врежемся в зависшее над ущельем облако. Р-раз! Обогнали машину капитана, только его удивленное лицо мелькнуло, с неоново-светящимся: «Куда поперед батьки?»
У нас за рулем Дима, водитель молодой и горячий, ведет с выпендросами, лихачит под Night Wish, выбивает из-под колес брызги песка и щебня. Бледная Наташа впереди прикрывает лицо дорожной картой. Видеть из окна стремительно несущуюся навстречу пропасть — испытание не для слабонервных. Меня мотает на заднем сиденье, как боксерскую грушу, сердце отчаянно прыгает к ушам и скатывается в пятки; руки, вцепившиеся в спинку водительского кресла, одеревенели, зависли шлагбаумами. Злюсь. Так и хочется схватить Диму за шею и завопить дурным голосом: «Молился ли ты на ночь, ДезДимон?»
Перед восхождением на вершину крепости нужна моральная и пищевая дозаправка. Целые и невредимые обедаем на тенистой террасе уютного кафе. Пир живота и духа! Свиной и куриный гриль, жареный сыр саганаки, фаршированные помидоры, колбаски.
После сытного обеда первые полчаса подъема даются с трудом. Но вот — церковь Святого Николая. На истертых фресках сохранились изображения святых: мягкие складки поблекших одеяний, сложенные в мудры пальцы, отрешенные лица, все понимающие глаза. Завораживает.
Мистра — покинутый жителями город-крепость на холме, основанный в 1249 году. От столичной роскоши тут осталось немало: руины особняков знати, дворца Палеологов, церкви из фигурного кирпича и розового камня, фрески. Крепость дважды брали и разоряли турецкие султаны. Хозяйничали тут и византийцы, разрушали ее и греческие восстания. С 1952 года Мистра стала городом-памятником.
Открылось второе дыхание. Мы уже на вершине, на самом краю крепостной стены. Здесь ревет и бесчинствует ветер, того и гляди сверзишься вниз. Позже, когда уже спустились к подножию, взглянули прощально наверх:
— И это мы там были? Караул! Как же залезли-то?
Метони — око Венеции
До Метони добрались за четыре часа. Уже в темноте встали на ночевку на якорь. Спали беспокойно под треск снастей, подвывание ветра. Казалось, что кто-то невидимый бродит по лодке, скрипит половицами, стучит в двери, пугает.
Утром подошли ближе и пришвартовались к толстым изъеденным ржой столбам у длинного мола, сложенного из огромных угловатых валунов. Столбы торчали между ними, как тугие прокаленные жирные гвозди.
— Какие странные швартовочные тумбы, — удивился капитан.
Оказалось, это старые поставленные на попа венецианские пушки. Гениальная утилизация старины!
Крепость потрясает размерами. Она широко и вольно раскинута на холмах и равнинах. Среди скошенной пожелтевшей травы тут и там оазисы буйной сочной зелени. На стенах сохранились геральдические щиты, эмблемы, гербы с крылатыми львами. А сквозь тесно пригнанные плиты пробиваются жизнестойкие цветы: кремово-фиолетовые, алые, желтые, и источают сладкий медовый аромат. Внизу у подножия распростерся песчаный пляж. Выброшенные когда-то на берег водоросли подсохли и образовали толстые пружинящие матрасы. Прыгаем на них, как на батуте.
— Крепости-замки Корони и Метони называют «два ока Венеции», — проводит исторический ликбез капитан, — из-за своего стратегического размещения они были важными морскими торговыми центрами. Лакомые куски для завистливых соседей. А посему укреплялись мощными крепостями.
— Только Корони — это маленький глазик, а Метони — целый глазище, — удивляемся мы.
Замок Метони считается одним из крупнейших замков Средиземноморья. Над его воротами знаменитый символ Венеции — лев Святого Марка.
Идем по каменному мосту с четырнадцатью сводами, бродим меж руин турецких бань; по узкой мощеной тропе — на островок Буртизи 1500 года постройки, где при турецкой оккупации располагалась тюрьма и место казни. Тут сидел Сервантес, сражавшийся против турок, здесь он потерял руку — к счастью, левую, поэтому на литературе это никак не отразилось.
Метони
Пилосский клуб одиноких сердец
Солнце в зените. Пошли на Пилос. Слава богу, идем носом к волне, качает не так чтобы зверски. Задраили иллюминаторы. Сгрудились на корме. Обещан короткий переход — не больше часа.
Пришвартовались в маленькой марине. Выпрыгиваем на берег.
На пилосе
Разведка территории. Вдали на горе очередная крепость-музей. Мы с Наташей, как авангард разведчиков, сразу рванули смотреть. И получили вводный исторический инструктаж от местного фаерфайтера (пожарника), подкараулившего нас на местных тропах:
— I do not guide, I liquidate the fire. How is it in Russian? Yeah! I am базарник!
С его слов мы поняли, что легендарные события Пилоса тут знают все и надо быть полным крейзи, чтобы не знать истории.
В 1827 году здесь, в Наваринской бухте (старое название Пилоса) состоялось крупное морское сражение объединенной эскадры России, Англии и Франции против турецко-египетского флота. Разгром турецкого флота в Наваринском сражении был большим вкладом в победу России в русско-турецкой войне 1828–1829 годов и обеспечил поддержку греческого национально-освободительного движения.
В финале тревел-экскурса нас чуть было не приняли в Клуб одиноких греческих сердец. Неожиданного появился то ли внучатый племянник, то ли троюродный деверь нашего «базарника», а на подходе были и другие родственники. И как водится, все убежденно холостые, потенциально любящие русские борщи, красоту наших женщин и прочие радости жизни. Мы поспешили ретироваться.
Вечером за ужином прикоснулись к великим лирикам: Сапфо, Пиндару, Симониду…. Писали и зачитывали сатирические эпиграммы друг на друга. Я, как всегда, вытянула по жребию капитана. Ох, устроит он мне потом темную!
Шторм. Между Сциллой и Харибдой
Это утром было таким же приветливым, как и предыдущие. Ничто не затуманивало взор, не печалило разум. Погуляв по крепости и посмотрев фильм о сражении при Наварино, мы засобирались в добрый путь. А отчалили… навстречу неприятностям и шторму в восемь баллов.
С каждым часом ветер усиливался, море потемнело, стало графитовым и исторгало из себя каскады тяжелых волн, неистово швыряя их в небо, в борта яхты. Все вокруг ходило ходуном. Гигантская водная мясорубка беспощадно прокручивала все, что в нее попадало. Хлестала, вспенивалась, вспучивалась ненасытно. Казалось, мы, как Одиссей, попали в тиски: с одной стороны грозила заглотить живьем кровожадная Сцилла, с другой била хвостом и тащила на дно злобная Харибда.
Небо соскальзывало, падая то влево, то вправо, глаза не цеплялись за горизонт. Но «Валери» упорно шла вперед. Вздрагивая всем корпусом, лавировала, седлала бешено наскакивающую массу воды, опрокидывалась в нее, резала носом мили.
Внезапно заглох двигатель. Топливо перетекло с одного танка в другой из-за крена, форсунки забило осадком дизеля, оставшегося на дне.
Ветер — в сторону берега. Чтобы иметь хоть какой-то ход и нас не вышвырнуло на берег, поставили парус. Лодку постоянно приводило лагом, то есть бортом к волне. От этого яхту болтало еще сильнее. Она была почти неуправляема. Бросили плавучий якорь из веревок и старого тента — выровнять лодку по волне, чтобы ее так быстро не тащило к берегу, на скалы. А в двух милях от него — и обычный якорь (плавучий убрали). Теперь мотор. Прочистили одну форсунку и перекачали топливо, закачали его топливной помпой в двигатель. Завели и дали полный газ. Резкий впрыск дизеля. Прочистка остальных форсунок. Ура! Заработал!
Но тогда мы об этом не знали. Мы испытывали всю силу морской болезни. Кто-то из пассажиров пластом валялся в каюте. Я свернулась толстым стручком на кормовом диване, напялив три слоя одежды и одеяло, и чувствовала себя позеленевшей коматозной гусеницей в коконе. Рефлексы притупились, мозговая деятельность замерла. Интерес к окружающему пространству иссяк. Где-то над ухом прошелестел голос матроса Эдуарда:
— Возможно, имеет смысл девушкам надеть спасжилеты…
Жилеты? Они в каюте. Ни за что не встану. Не пойду. Тонем? Ну и ладно. Буду плыть, сколько смогу… лишь бы не тошнило.
Только у Наташи оказался крепкий вестибулярный аппарат. Весь шторм она пережила в полном сознании, вертикально на ногах и воочию видела, что происходило на борту. Ее нахохлившаяся фигура маячила у меня перед глазами, я видела, как шевелятся ее посиневшие губы. Она читала молитвы!
— Паники не было, эмоций тоже, — позже, когда шторм был уже позади, рассказывал Дима, — была проблема, и думали, как ее решить, как держать ход, как лучше настроить парус. А эмоций — ноль. В море эмоциям в таких ситуациях не место.
— Пугаться не было времени. Была уверенность, что справимся, — невозмутимо улыбался Эдуард.
Закинтос, или Прощальный банкет «долгожителей»
И вот мы на Закинтосе — в финальной точке нашего круиза.
Гарцуем по пирсу. Возле храма Святого Дионисия даем круг почета у бюста Федора Ушакова (греки отдают долг русскому адмиралу — освободителю Закинтоса и других Ионических островов от захватчиков), кланяемся памятнику философа Конфуция за его золотое, но так трудно выполнимое в социуме правило: «Не делай человеку того, чего не желаешь себе»; слушаем концерт местной художественной самодеятельности. Мы еще хорохоримся. Но грусть тихо, на цыпочках, подступает к сердцу. Завтра отлет в Москву.
Лежит закрытой на полке Greek Water Pilot — полезная книга для моряков, с описанием бухт, стоянок, схем портов и марин. Она сослужила свою добрую службу, помогала планировать маршруты в незнакомых местах.
Накрыт прощальный ужин. Поем элегии о разлуке. Говорим тосты. Воспеваем друг друга в феерических дифирамбах.
За эти две недели мы — сдержанные, себе-на-уме-индивидуалисты, не- и малознакомцы стали друзьями не разлей волна. Вместе мы смеялись столько, сколько не смеялись, наверное, за год. И если, правда, что две минуты смеха заменяют стакан сметаны и продлевают жизнь, то сметаной мы залились по самые уши, а проживем теперь не меньше ста пятидесяти лет.
Подробнее о творческих путешествиях можно прочитать на сайте Александра Астрихинского mediteran.pro
