Не прошло и трех недель с момента окончания сентябрьского арт-круиза по греческим островам, как неистребимый зуд путешествий опять погнал нас, неугомонных, на еще не опавшей волне предыдущих впечатлений, в путь за новыми приключениями. Самые шустрые, заводные «электровеники» снова зашуршали билетами, блокнотами и альбомами, захлопали крышками чемоданов и клапанами рюкзаков и… стартовали в последний в этом сезоне осенний, октябрьский круиз по восточному побережью Эгейского моря — по Анатолии.
Мы, четверо отважных мушкетеров, вооруженных ручкой-пером, мелками и кистью, на 380 лошадиных силах белопарусной «Валери»: Александр Астрихинский — художник, капитан яхты, неисправимый романтик, вдохновитель проекта «Творческие путешествий по Средиземному морю»; Елена Кондратова — кастинг-директор по актерам, художник-любитель, путешественница с жизненным кредо «следуй мечте!»; Евгения Доброва — писатель, поэт, преподаватель литературного мастерства, не менее отчаянная путешественница и страшная авантюристка; и я, Юлия Шакирова, геолог по профессии, журналист, автор этих путевых заметок.
Краснодревая морская королевна «Валери», почти модельных параметров лакированная красотка (длина 24,5 м, ширина 7 м, вес 50 тонн), с тиковыми палубами и адмиралтейскими якорями, кожаными диванами и турецким ковром, белыми крыльями дайконовых парусов: генуи, стакселя, грота и бизани, опять стала нашим другом, уютным домом и хранителем в пути.
Итак, полетели, пошагали, поплыли. Вперед, расширять горизонты.
Бодрум— Милас— Дидим— Эфес
В этот осенний день, 19 октября 2014 года, Бодрум поприветствовал нас, четырех припозднившихся путешественников-россиян, сильным порывистым ветром в шесть бофортов. Город словно следовал известной русской поговорке: «Незваный гость хуже татарина» — он изучал нас, проверяя наше терпение и упорство, прежде чем довериться и впустить в свои потаенные уголки, процедить через себя, как сквозь сито, вглубь провинции, раскрыть все карты. А раскрывать ему, поверьте, было что. Он знал себе цену.
Богатая событиями история Бодрума уходит в далекую древность, когда на его месте стояла богатейшая столица Карии — Галикарнас, с мавзолеем, который считался одним из семи чудес света. По его улочкам когда-то хаживал Геродот. Спустя века город сумел восстать из руин маленьким греческим рыбацким поселком.
Утро в Бодруме
Бодрум ведет свой отчет с XV века (1402 г.), когда родосские рыцари-госпитальеры возвели на его берегу замок святого Петра, позаимствовав и перетащив строительный камень с развалин мавзолея. Слышал Бодрум, как свистел грозный меч в руке Сулеймана Великолепного (1522 г.), видел, как сшибались в битве корабли греческого и османского флотов (1824 г.), пережил итальянскую оккупацию (1919–1922 гг.).
Сегодня Бодрум — международный курорт провинции Мугла, в нем проживают около тридцати тысяч человек. В храме Петра открыт археологический музей. Этот город — крепкий орешек, но и наш бравый квартет голыми руками не взять и непогодой не напугать. Капитан заранее наметил сухопутный маршрут, и мы отправились к месту аренды машин мимо лесов стройных мачт, плотно стоящих у причалов парусников и торговых рядов, где продается всякая всячина: сувениры из ракушек, плетеные косы украшений, шелковые кошельки, сладости, орехи.
Возле рыбного лотка сидел мужчина средних лет, крупного телосложения, лысый как колено, с массивным, квадратным подбородком. Его мясистые, похожие на ручки от заварочного чайника уши утончались и заострялись кверху, просвечивая на солнце розовыми хрящами. Он, не мигая, буравил нас выпученными глазами почти без ресниц и что-то отрывисто и коротко пояснял. Вероятно, предлагал посмотреть товар. Но со стороны казалось, что он зловеще представляется: «Это я — Фантомас!» Уж слишком сильным было сходство.
Рядом с пунктом проката на разные голоса гудели улочки с магазинами. Возле одного из них, с хлопковыми рубашками made in Turkey, что-то оживленно обсуждали два кареглазых продавца. Единственное, что было понятно из диалога: невысокого и щуплого зовут Хасан. Я не успела пройти и пары шагов, как этот Хасан выхватил меня из уличного потока и, что-то вещая непрерывной скороговоркой, потащил в глубины своего торгового рая. Дальнейшие объяснения происходили на гремучей смеси турецкого, русского, ломаного бытового английского и элементов сурдоперевода. Смысл эмоциональной беседы был примерно такой:
— О! Вы из России? Вы так красивы, и вас срочно надо одеть! Имя прекрасной гостьи? Джулия? Джульетта! Какая неожиданность! — делает круглые глаза прямо-таки по Станиславскому. — А меня — Ромео! Ха-ха! Это судьба, знак свыше! Ромео подберет своей Джульетте рубашку самого высшего качества, — его пальцы порхали вокруг меня, словно бабочки.
— Мне не надо, подберите моему мужу и любовнику, — соврала я в надежде, что он умерит свой пыл.
Но какое там! Пока я торопливо решала: купить или не купить, он нежно обнимал меня то за плечи, то за талию, обволакивая сочащейся из ладоней негой. Ей-Богу, не каждый бойфренд проявляет такую ласковую заботу и предупредительность к своей подруге даже в самый разгар шоколадно-букетного периода.
— А какие они? — звучал бархатный голос у самого уха.
— Очень высокие и о-о-очень широкие, — растопырив руки, напропалую несла я, устрашая Ромео-Хасана геркулесовыми габаритами своего виртуального мужчины. — Вот такие! — и схватила рубашку самого большого размера — 4 еxtralarge.
— О, да! Я знаю, все русские та-а-а-кие!
Для убедительности и сравнения он натянул на себя одну из рубашек-поло и выглядел теперь в ней, как карандаш в трехлитровой банке.
— Вы такая beautiful! Вы — российская Джулия Робертс! — продолжал знаток размеров русских мужей. — О, если бы вы только согласились провести со мной эту ночь!
Я засмеялась, выскальзывая из магазина. Именно Робертс, особенно после многочасового перелета, недосыпа, полбутылки белого и двух литров чая на ночь. Не только Робертс, вообще царица Будур местного разлива. Воистину, личная выгода, бизнес и коммерция — двигатели прогресса и продолжатели рода человеческого во все времена. Недаром англоязычные туристы зовут Бодрум «постелью Европы», и, думается, не только из-за игры слов «Bodrum» и «bedroom».
Бодрум. Закат над крепостью
Арендовав беленький симпатичный «фиат», мы покатили по маршруту Милас — Дидим — Эфес, намереваясь по-стахановски выполнить и перевыполнить план осмотра достопримечательностей. Дорога тянулась вдоль Эгейского побережья. Ветер, будто хладнокровный стилист-парикмахер, резкими, но точными порывами взъерошивал густо-синие локоны моря, мелировал их белыми бурунами, развлекался скуки ради, как и мы, убегая от осенней хандры.
В отличие от белых, сахарно-рафинадных кубиков — домов греческих городов — постройки Миласа выглядели как разноцветные лоскуты на домотканом ковре: коричневые, синие, оранжевые. Мешанина цвета, узора, степени потертости и замызганности. Районы крепеньких пятиэтажек застройки 1980-х соседствовали с трущобами, покосившимися и изрядно облупленными. Балкончики и мезонины ветхих домишек прогнили настолько, что их доски провисали, едва удерживаемые проржавевшими скобами, в любой момент готовые рухнуть на головы прохожим.
Улицы Миласа
Рядом с жилыми кварталами и рынком за металлическим ограждением простиралась территория археологических раскопок древнего эллинского поселения (первого на нашем пути). От разрытых траншей и насыпей ветром несло клубы пыли. Песок скрипел на зубах. Среди груды камней и плит с местами сохранившимся орнаментом возвышалась полуразрушенная колонна с вершиной, увенчанной гнездом аиста, как короной. Это было символично, словно наглядный постулат: «Всякая жизнь обращается в прах и уходит в небытие, а на ее месте возникает новая». Эта картина вызывала мысль о скоротечности земного существования. Но мы даже не догадывались, какие эмоции нас ждут два часа спустя. А пока мы продолжали петлять по узким улицам, надеясь найти уютное местечко для кофе-брейка по-турецки.
Милас. Археологические раскопки с гнездом аиста
Однако встречающиеся на пути местные кафешки в полуразвалившемся районе больше походили на вокзальные забегаловки и не вызывали гастрономического притяжения. Зато с завидной частотой встречались вывески-указатели с легко распознаваемой надписью: «TUVALET», словно пародия на присказку: «Направо пойдешь — тувалет найдешь, налево пойдешь — к нему же придешь». Наконец среди небольшого зеленого оазиса из гранатовых деревьев мы увидели вывеску: «Ресторан «Ностальжи». Там этот сочный плод предстал перед нами, неизбалованными экзотично-фруктовым изобилием россиянами средней полосы, в трех ипостасях: висящими над головой коричнево-красными бомбочками; сорванными и ждущими своего часа в витринных корзинах; и в бокалах в виде сока, но не той темно-бордовой кислятины, которую продают в наших магазинах, а малиновой амброзии, при первом глотке сладкой, а затем переходящей в терпкую горчинку, приятно вяжущую язык и небо.
Кофейная посуда кукольного размера на вид была не хуже самого турецкого «кавэ», с серебристым блеском, изящной замысловатой вязью. И пусть порция в ней на три скромных глотка, зато с кубиком нежного лукума и горошиной шоколада. Подхватывая двумя пальцами миниатюрную чашечку, хотелось картинно оттопырить мизинец и, томно облокотившись на диванных подушках, неспешно и расслабленно созерцать.
Вторая перемена блюд состояла из тефтелей с рассыпчатым рисом (зернышко к зернышку), жареных томатов, баклажанов и зеленого стручкового перца. Наш капитан Александр, большой любитель отведывать блюда местной кухни, с восторгом отправил зажаренный стручок перчика в рот и… замер, зажмурив глаза.
— Что? Неужели так вкусно?
— Это я ме-ме-ды-ты-рую, — сдавленно-сипло, но стоически ответил он. Из его глаз брызнули слезы. Следующие несколько минут кэп судорожно заливал во рту пожар пенным айраном, водой, кофе, соком и зажевывал хлебной лепешкой. Но, наконец, придя в себя, провозгласил:
— Ну, что ж, друзья, пора в путь. Теперь нас ждет дидимский Аполлон и его оракулы.
Дидим. Храм Аполлона
Дидим — небольшой симпатичный городок на восточном побережье Эгейского моря с населением чуть более сорока тысяч жителей. В древности на его месте стоял античный город с храмом Аполлона — бога солнца, покровителя муз и предсказателя будущего. Даже сегодня, спустя века, его развалины впечатляют. Колонны в три обхвата макушками уходят высоко в небо. Каменные глыбы, из которых сложены стены, так огромны, тяжелы и пригнаны друг к другу настолько плотно и идеально ровно, что диву даешься, как строители-умельцы того времени смогли сделать это без подъемных кранов и современных технологий. Лепнина, опоясывающая колонны и стелы, узорчатые барельефы требовали филигранного исполнения и отточенного мастерства. Казалось, здесь жили не обычные люди, а многометровые гиганты, циклопические силачи, мудрецы и волшебники. Мы стояли, задрав головы, и заворожено наблюдали, как солнечные лучи скользят по стенам и аркам, заглядывают в тоннели; и слушали, как над всем этим рукотворным великолепием разливается тягучая молитвенная песнь муэдзина, доносящаяся с городского минарета. Весь повседневный скепсис и цинизм сменился ощущением невероятной чистоты, глубины, осознанием неотвратимости и могущества времени. Мы казались себе песчинками, краткими вспышками в бескрайнем водовороте веков, а все наши житейские и бытовые драмы, дрязги, неурядицы — мышиной возней, далекой и эфемерной.
О чем вы думали, канувшие в небытие люди? Кого любили? О чем мечтали?
Следующий пункт назначения — Эфес. Все 76 километров к нему мы ехали притихшие, гадая, каков этот древний город? Чем он сможет удивить после Дидима? Какую струну в душе затронуть? Но все догадки померкли перед тем, что открылось нашему взору: древний город-призрак, простирающийся на несколько километров!
Эфес возник на берегу Эгейского моря в X веке до нашей эры. Это был центр торговли и культуры, славившийся культом богини чадо- и плодородия Артемиды, защитницы зверей, птиц и трав. Ее храм, по приданию, построенный амазонками и считавшийся седьмым античным чудом света, почитал и спонсировал сам лидийский царь Крез. Здесь проводились обряды и подношения богине. В сувенирных лавках на статуэтках она изображена многогрудой (грудей мы насчитали тридцать). Именно этот храм был подожжен печально известным Геростратом.
Во времена расцвета Эфес населяло 225 тысяч греков. Спустя века разрушенный и разграбленный набегами готов, многократно горевший город вымер. Море постепенно отступило, берега обмелели, а почва заболотилась, став источником малярии. Оползни и землетрясения окончательно похоронили руины под землей к 500 г. н.э.
Эфесские руины
Впервые откопали Эфес в XIX веке. Сегодня, реконструированный, он производит ошеломляющее впечатление: до мурашек, до дрожи в коленках. Считается, что в Эфесе жила Дева Мария, Иоанн Богослов писал Евангелие. Посещал город и апостол Павел. А сейчас по нему, затаив дыхание, бродим мы. Это мертвый и одновременно живой город. Его жители и их многочисленные потомки давно канули в Лету, а сохранившиеся в камне свидетельства их жизни сквозь тысячелетия дошли до нас. Город вновь живет и звучит нашими шагами и голосами, дышит нашими легкими. Здесь соединяется прошлое и настоящее.
Мы идем по широкому мраморному проспекту с тротуарами, колоннами и городским фонтаном. Из него когда-то жители города брали питьевую воду. Попробуй-ка, попей сегодня из общественного фонтана! Если будет только диарея, считай, легко отделался. А эфесцы чистоту блюли. В городе работало несколько крупных бань. Даже в публичном доме тщательно следили за гигиеной и санитарными нормами.
Спускаемся к солидному зданию библиотеки Цельса (сын, архитектор Тиберий Юлий Аквила, посвятил ее своему отцу — горожанину Тиберию Юлию Цельсу). Когда-то она хранила десятки тысяч свитков и книг. Правящие цезари вкладывали в них немалые суммы. Пеклись об образовании населения.
Эфес. Библиотека Цельса
Как и положено серьезному городу, было в Эфесе и здание канцелярских служб — пританий, аналог современного муниципалитета.
— Надо же, — восхищенно прошептала Женя Доброва, — по мрамору ходили, из фонтанов пили, все в резьбе… Книжки читали о высоком... Вот ведь была эстетика! И это полторы тыщи лет назад.
От библиотеки, миновав ворота Геракла, сворачиваем на улицу куретов — жрецов Артемиды — с торговыми рядами, статуями и… глубокими ямами, накрытыми решетками. Возле одной из них мы увидели «импортных» туристов, смачно плюющих в ее темнеющий зев. «Ни фига себе, вот свинтусы», — обалдела я при виде такого вандализма и хотела было устроить разборки. Но оказалось, это разрешено. Древние горожане так и поступали. В ямы сажали убийц и насильников, и каждый прохожий имел право плюнуть в них, выражая свое отношение.
Жители Эфеса, как и мы, были заядлыми театралами и посещали Большой и Малый городские театры. В Малом — Одеоне, — на 1400 мест, кроме представлений время от времени заседал сенат. А вот в Большой, на 25 тысяч зрителей, набивалась вся знать и простолюдины.
Эфес. Большой амфитеатр
Лена Кондратова упрыгала от нас по ступеням амфитеатра (а диаметр его огромен) на самый дальний конец «галерки», чтобы оттуда, в заходящих лучах солнца, лицезреть античную «Рублевку» — дома богачей с террасами, украшенными фресками, рассыпанные на склонах холмов. Мы с Женей стояли внизу у выхода с другой его стороны.
— Как же так! — вздохнула я. — Какие цивилизации были, какая культура! Так же и египтяне, ведь какими секретами и знаниями владели. А сейчас что? В двадцать первом веке сидят на мусорных свалках!
— Ну да. Человечество опять велосипед придумывает и трубопроводы кладет, — тихо сказала Женя. — Мы не изобретаем заново, мы вспоминаем то, что когда то уже было. Кстати, до общего сбора осталось четыре минуты, надо Лену позвать.
— Я помню, уже иду, — донесся издалека сквозь завывание ветра голос Лены. До нее было метров, наверное, сто.
— О-о-о! — У нас отвалились челюсти. — Знали древние толк в акустике!
«Все в этом мире неизбежно циклично, — резюмировал капитан наши эмоциональные размышления по дороге назад в Бодрум. — Наверное, когда-нибудь удивленные потомки откопают и нас со всеми нашими нанотехнологиями и спутниковыми антеннами, эдак в 3500 году какой-нибудь эры. Но как это будет, мы уже не узнаем».
Так и есть. Сменяют друг друга времена года, природа расцветает и увядает, возникают новые народы и могучие цивилизации, достигают апогея, превращаются в ничто или в нечто. Но все-таки род человеческий живет, каждый раз по крупицам собирая потерянные знания. А может, Бог — это память?
Книдос
Солнце начинало медленно опускаться за горы, когда мы подошли к бухте Книдоса. С двух сторон ее, как щитом, заслоняют от сильных ветров скалы: одна — от южных, другая — от северных. Когда-то, много веков назад это был крупный торговый город, имевший две отдельные гавани — для военных и купеческих судов. Он был центром культа Афродиты и отчим домом Евдокса Книдского (408 г. до н.э.) — известного математика и астронома, в честь которого современные ученые назвали открытые на Луне и Марсе кратеры.
Сегодня Книдос — место раскопок античного города. Его жизнь аскетична. Современные постройки можно пересчитать на пальцах: сувенирная лавка, кафе, скромный домик его хозяина и маяк, стоящий на южной скале. Вот и все. Место-отшельник.
Книдос. Маяк
Амфитеатр и бухта
Мы карабкаемся по каменистым тропинкам среди развалин, возлагаем руки на алтарь, представляя себя участниками церемонии подношения даров богине любви (Женя тем временем старательно принимает позы на постаменте, изображая Афродиту), присаживаемся мимолетными зрителями на ступенях амфитеатра.
— Ребята, я бы сюда детей и студентов привезла на программу с концертами и актерскими мастер-классами прямо на этой сцене, — мечтательно закатывает глаза Лена.
— И уроками ораторского мастерства с экскурсами в его историю, — воодушевляется капитан. Оказывается, эта идея давно возникла и переваривалась в его креативной голове, ожидая реализации в очереди с другими подобными.
— Фу-у-у… какая гадость, — скривилась Женя, выплевывая разжеванную оливку, сорванную по дороге с дерева. Дружно хохочем. А есть и вправду очень хочется.
Спускаемся с книдских холмов аки горные муфлоны. Держим курс на кафе. Через час сыто и осоловело вглядываемся в опустившуюся на бухту темноту. Звезды так низко, хоть рукой хватай. Ветер.
Переход Книдос — Датча. Датча
На утреннем переходе между Книдосом и Датчей решили встать на якорь, чтобы искупаться. Под килем 20 метров глубины, а дно видно так, словно оно лежит у нас на ладонях. Чистейшая вода бодрит и нагоняет аппетит. Однако спокойно позавтракать нам не удалось. Откуда ни возьмись, налетели дикие осы. Они роем кружили над тарелками, пикировали в сахарницу и банки с джемом, ползали по рукам, лезли в волосы и в рот, нудно зудели над ухом. То ли такие наглые, то ли совсем непуганые. Кто их разберет. Но надоели они нам изрядно! Спасение пришло лишь тогда, когда яхта, расправив парус, двинулась к порту Датча.
Удивительное дело, мы лишь в начале пути, а счет времени уже потерян. Со скрипом вспоминаем, какой сегодня день недели и число. Это здесь как-то не важно. Внутренний метроном отсчитывает не часы, а впечатления.
Прибыли в Датчу — маленький курортный городок с населением 12 тысяч. На пирсе большой беломраморной глыбой перед гостями развалился морской тюлень. Говорят, они тут когда-то водились, да все вымерли. Местным ландшафтным дизайнерам от посетителей респект! Прибрежная зона отелей и ресторанов радует причудливо оформленными клумбами: с пальмами, кустами белой и розовой акации, бутонами пурпурных роз и мясистыми кактусами.
Улицы города петляют с горки на горку, вверх-вниз, вверх-вниз. Отлично! Помимо тур-шопинга еще и «зарядка для хвоста». Самые высокие дома — в четыре этажа; во всяком случае, гуляя по городку, выше мы не увидели. Подавляющее большинство продавцов в магазинах (от сладостей и бакалеи до ковров и подушек) — мужчины, серьезные, деловитые, молчаливые.
Здесь нет на дорогах пробок! Какое счастье! Водители уступают путь даже нахальным нарушителям-пешеходам, пересекающим дорогу в неположенном месте. Они не показывают в открытые окна «факи» и не кроют нас раздраженно всеми буквами турецкого алфавита, а притормаживают с улыбкой в пол-лица и терпеливо ждут. Для нервных жителей мегаполисов это что-то запредельное, из области фантастики. Даже собаки здесь, здоровые как телята, флегматичны и дружелюбны к чужакам. Они не гоняют кошек, не облаивают проезжающие машины и мотоциклы, не носятся за колесами, как российские моськи, а со спокойствием и достоинством лежат на прогретых солнцем плитах тротуаров, уронив на лапы умные головы.
День пролетел быстро и уступил место звездной ночи. Некоторые члены экипажа уже спали без задних ног. Но мне в такую ночь жаль было тратить время на сон, и я с надеждой спросила:
— А не совершить ли нам ночной променад?
Капитан поднял усталые глаза:
— Я с большим энтузиазмом промял бы сейчас матрас.
Это и понятно. Ведь помимо наших совместных экскурсионных экзерсисов на нем и управление яхтой, и организация работ на берегу: закупить провиант, набрать цистерны свежей воды, проверить прогноз погоды и наличие мест в порту. И я решила пойти одна, предварительно спросив нашего матроса-турка Исо, насколько это безопасно.
— Абсолютно, — улыбнулся он, — иди спокойно.
И я вышла на берег в ночной город. С борта стоящего рядом европейского судна, прямо возле самого пирса, спустив до колен красные, как знамя, трусы, мочился в воду пьяный белобрысый турист, стеклянно уставившись вдаль. Услышав мои шаги, он медленно перевел взгляд, ухмыльнулся и, покачиваясь, продолжал свое мокрое дело, будто выжимал из себя основательно и до капли весь влитый за день пивной литраж. Вот вам и хваленая европейская культура на фоне азиатского гостеприимства.
В это время суток город был еще красивее. В одном из домов горел свет, из раскрытых окон лился турецкий джаз. Несколько минут я слушала его необычное звучание. Мне понравилось.
Вода у берега, освещенного фонарями, была такой гладкой и прозрачной, что, казалось, только шагни на это зеркало, и пойдешь по нему невесомо и легко, забыв о земном притяжении. Волны мягко качали, словно баюкали сонные корабли. В сердце разливалось безмятежное спокойствие, будто все внутри обнулилось, очистился каждый нерв и каждая мысль, и я свободная, точно заново рожденная, шагаю в начинающийся день.
Сёгут
Проснувшись утром, мы обнаружили себя у незнакомой пристани. Оказалось, что на рассвете капитан снялся с якоря и за пару часов по спокойной воде довел яхту до деревни Сёгут — по-турецки дерево, любящее воду и солнце. И того и другого здесь было более чем. Температура воздуха: +23 ºС, воды: +22 ºС. Загорай да купайся! Это особенно воодушевляет, если знаешь, что в Москве сейчас минус семь.
Валери на пристани Сёгута
Синоптики обещали серьезное ухудшение погоды, поэтому изначально было решено переждать его в этой защищенной со всех сторон скалами бухте. Но неожиданно яхту начало сносить. Тяжелый деревянный парусник грозил разнести хлипкий причал, и капитан с матросами должны были срочно принять меры. Они и приняли — оставили девичью половину команды в ближайшем кафе, и через несколько минут «Валери» исчезла из виду.
Как выяснилось позже, в такой бухте можно было стоять только при восточном ветре. Здесь слишком рыхлый грунт, и он не держал якорь. Местные муринги (стационарные якоря) — вариант, но их протертые крепежные веревки были также ненадежны. А ветер усиливался.
Кафе под названием DenizKizi, где нас приземлили, оказалось просторной крытой верандой с деревцами в кадках, с фикусом под потолок, с крышей, увитой виноградной лозой. Позади к кафе примыкал огород с грядками красного перца, огурчиков, капусты и тыквы, с айвовыми и апельсиновыми деревьями. Тут же между грядок чинно ходили куры и бодал крутыми рогами пальму бородатый козел.
Весь «фасадный» персонал кафе — сплошь мужчины, и все в белых рубашках. Их женщины выполняли черновую работу на заготовках. На заднем дворике, примостившись на низких скамейках, две из них, молодая и в годах, одетые в темное, молча и обреченно крошили в большие медные чаны оливки и кабачки. «Тук-тук-бэмс…», — летели кусочки, отбивая ритм о гулкие стенки посуды. Третья, совсем юная, потрошила на причале рыбу. Такое тут разделение труда.
В ожидании команды мы заказали сначала кофе, потом чай, затем пиво. Время шло. Капитан не появлялся. Завидуя запахам с соседних столов, где публика с аппетитом поедала жареных кальмаров, люля-кебабы и прочую снедь, мы с голодухи взяли зеленый салат (порция оказалась такой большой, что троим не съесть), ломтики копченой рыбы, источающий запах специй бараний шашлык и дымящийся золотисто-желтый картофель фри. Сытно пообедать удалось на 30 турецких лир с человека (и это стандартная плата за умеренный обед во многих городах Турции) с учетом чаевых.
Неожиданно подскочил официант и, тыча пальцем в сторону причала, затараторил:
— Shoes, shoes! Where is your boat?
На поверхности воды одиноко плавала капитанская сандалета (видимо, сдуло ветром с палубы). Пришлось, засучив штанины, лезть за ней. Божий сын сказал: «И быть вам ловцами человеков». А мы побывали ловцами штиблет. Официант с сачком тоже бродил рядом и вылавливал уплывшие крышки от пепельниц, слетевшие с причала.
Вообще, с ветром на борту шутки плохи. Этот проныра, только зазевайся, слизывает с поверхности палубы все, что плохо лежит или висит. За время пути каждый из членов экипажа при посредничестве Зефира и Борея принес дар Посейдону: кто солнечные очки, кто шорты и купальник, кто полотенце, а особо щедрые умудрились преподнести подушку.
Наконец в телефонной трубке раздался голос капитана:
— Сбор через полчаса на вершине горы в ресторане «Мансара».
И мы потопали по серпантину, сжигая только что съеденные калории.
Торжественное вручение чуть не утопшего «шуза» состоялось. Там мы и узнали, что яхта поставлена на якорь за во-о-о-он той дальней скалой, возле верфи, до которой, если пешкарусом, то час-полтора. Мы не возражали. Было любопытно увидеть, какая она, настоящая деревня, за причесанным для туристов фасадом ближнего побережья.
Она оказалась большой, раскинувшейся на склонах гор, с одно- и двухэтажными скромными домиками, штабелями заготовленного на период холодов хвороста; с огородами и живностью: козлятами и барашками, пушистыми и мягкими, словно меховые варежки на тонких ножках, красавцами конями, угрюмыми осликами и горластыми петухами.
Улочки добротно вымощены каменной плиткой — во время дождей не надо будет одевать кирзачи и грести по колено в слякотной жиже. Одни домишки — аккуратненько-белые, с верандами; другие — кособокие, крытые ржавыми листами железа; были и пустые заброшенные жилища. Одеты деревенские жители просто, даже бедновато, но чисто. На веревках висела одежда, сильно поношенная, дырявая, но тщательно выстиранная. И животные их были также ухожены. На особое отношение турок к гигиене мы обратили внимание с первых дней. Даже в самых захолустных городках и скромных кафешках в комнатах общественного пользования удивляла чистота: душистое мыло, бумажные полотенца, кафельные стены и пол, световые датчики.
Улицы Сёгута
Подходя к окраине деревни, мы увидели, как еще не старая женщина, в черной кофте и темных шароварах в мелкий белый рубчик, словно бугай-камнетес, в клубах пыли колотит тяжеленной кувалдой по прочному каменному забору. Увидев, что мы ее фотографируем, выпрямилась и белозубо улыбнулась. Капитан, немного знающий турецкий, вызвался ей помочь, и через несколько минут изрядный кусок забора был разрушен. В благодарность женщина пригласила нас на чашечку кофе. Мы прошли во внутренний дворик. Посреди веранды стоял стол, по всему периметру помещения в разнокалиберных посудинах росли цветы, в углу лежала связка чеснока, веник; на каменном полу — половик, одним концом уходящий в открытую настежь дверь кухни — собственно, весь дом и состоял из кухни и двух крошечных комнат. На половике лежало, вернее, выползало из комнаты на веранду скрюченное тело мужчины. Нурай, так представилась женщина, спокойно и деловито расставила для нас стулья, выкатила инвалидное кресло, привычно присела на половик, взвалила мужчину себе на спину и посадила в каталку.
— Это мой бэби. Один бэби. Мустафа.
Отдышавшись и поправив сползшие на бок очки, она наклонилась и поцеловала сына в щеку:
— Давно так. Сначала муж был. Потом пфу-у-уй… — Нурай сделала движение рукой, словно стряхивала с пальца кольцо.
Двадцатишестилетний Мустафа, крупный, чероноволосый, — инвалид с рождения, с диагнозами «церебральный паралич» и «задержка психического развития».
Мы пили кофе, а она говорила то с нами, то с сыном. Вынув из ящика пачку сигарет, закурила:
— Я ничего, только вот из-за бэби начала делать пф-ф-ф… — выпустила струйку дыма. — Брат, отец — работа, город. Я тут.
На прощание Нурай обняла каждого из нас так, будто знала много лет:
— Very much, very much, thank you.
— Может, вам совсем эти камни снести и убрать? — спросил капитан.
— Битте, житте (закончилось, хватит)! Коляска пролезет теперь, на спине не могу больше носить.
В ее взгляде не было ни надрыва, ни обиды на жизнь, ни желания, чтоб пожалели, лишь констатация факта, достоинство и смирение.
Деревня осталась позади. Мы брели по пустынной дороге к верфи. Рядом остановилась машина. Водитель, житель деревни, радушно предложил подвезти.
Когда мы поднялись на яхту, уже почти стемнело. С берега, на верфи, поднятые на сваях, точно гигантские рыбные скелеты, зияли ребрами остовы кораблей.
Ужинали молча, думая каждый о своем. О чем тут было говорить, все и так понятно.
Сёгут — Селимие — Орхание — Хисарони
Утро 23 октября выдалось теплым, но пасмурным. По небу низко ходили темно-пепельные жирные набрякшие тучи, время от времени проливаясь неслабым дождем. Решено — сегодня, чтобы не отменять выход на берег, но и не бродить мокрыми воронами, берем машину. Программа дня: слияние с природой и местным сельским колоритом.
В окрестностях Сёгута
С яхты до берега шли на моторке. На море волнение. Нас то и дело окатывало. Водяные плюхи заливались через борт. Береговой песок разбух от дождя и хлюпал под ногами шершавой кашей.
Маршрут: окрестные деревеньки, бухты, леса, долины, горы, косогоры. Дорога крутая, зигзагами, слева — отвесные скалы, справа — обрыв. За очередным поворотом — синее авто, влепившееся в валун. Капот вспорот. Бр-р-р…
Капли лупят по стеклу, залетают в открытые окна, особо не высунешься, зато как пахнет осень! Природа постепенно начала менять краски и запахи на тусклые и прелые. По ходу движения, прямо у подножия терракотовых холмов — деревня Селимие. Отметили приезд чашечкой туркишкавэ.
Снова в путь. Красота такая, что хочется петь. Смотрим с верхней точки серпантина: внизу залив между крутыми скалами, в нем много мелких островков. Они кажутся шахматными фигурками, расставленными на водной глади двумя султанами-великанами для долгой, многовековой игры.
Дальше мимо Орхание в Хисарони. Сражаемся с непогодой, отвоевывая в редкие просветы фото на фоне пейзажей на память. Но, как говорится, война — войной, а обед — по расписанию. Останавливаемся в придорожном кафе, заказываем суп из чечевицы (он у нас в фаворитах) со шпинатными и мясными пиде вприкуску. Мы едим, нам тепло и сытно. А за стенами просто всемирный потоп, ливень такой, что в метре ничего не видно. Пока ждали, выдули тройную норму чая.
Наконец дождь утих. Видно, в небесной канцелярии тоже настало время обеденного перерыва. Над деревней и дальними горами поднялась огромная радуга. Радостный официант замахал рукой:
— Геккушады! Rainbow!
— Ур-ра-а! — завопили и мы хором.
Радуга вдали после дождя
После обеда встал вопрос: куда ехать? На водопады или в Караджа Сёгут? В этой бухте на яхте «Гелон» обитает художник Евгений Солодкий из Саратова, приятель нашего капитана.
Что мы, воды не видели? И так с неба с утра водопады льют.
— Вот-вот, — поддакивает хитрый кэп, — тропу к ним, наверное, размыло, еще навернетесь, вези вас потом грязных.
Все ясно, хочет с другом повидаться. И еще сорок минут мокрой дороги.
Бухта Караджа Сёгут живописна. Где еще довелось бы увидеть гусей под пальмами? Лица у нас прямо как с картины Репина «Не ждали».
На пирсе нас встретил Солодкий: футболка красна, бородка клинышком, в ухе серьга. Глаза круглые: не ожидал в гости еще и трех дамочек.
«Гелон» — черный металлический корабль, загадочный, угрюмый, снаружи похожий на броневик, сделанный Солодким с нуля четырнадцать лет назад в Саратове и за эти годы изрядно проржавевший. Хаживал «Гелон» сначала по Волге, а потом вздумал вместе с командором отправиться в кругосветку. Прошел три моря: Черное, Азовское, Мраморное. А в Эгейском — сел на мель. Сидит теперь эта двадцатиметровая плавучая крепость и ждет буксира.
Интерьер судна — старинная мебель. Некоторым предметам здесь более двухсот лет.
— Какой это стиль?
— Буфетный, — хохочет Женя.
Пространство одних кают напоминало будуары Шехерезады, других — картинные галереи, третьих — театральное закулисье. Осмотрев все это, мы сели в кают-компании и стали пить крепкий чай за круглым столом, расписанным под старинную географическую карту.
— На что вы существуете? — спросила хозяина тезка Женя Доброва, тоже творческая натура и креативщица.
— А ни на что! В буквальном и переносном смыслах пока на мели.
Стало совсем темно. В небе зловеще метались зарницы.
— Пока опять не ливануло, едем обратно, — скомандовал капитан.
Уже на борту «Валери» я попросила его:
— Саша, нарисуй на память мой портрет с твоей дарственной надписью. Повешу в Москве на стену и буду весь год гордиться.
— С удовольствием, — кивнул кэп.
Усталая команда разбрелась по каютам. Лежа в постели, я сонно гадаю: «Нарисует? Не нарисует? Вроде обещал! Ха! Обещать — не значит жениться!»
Засыпаем. А дождь все идет.
Полуостров Бозбурун — острова Зейтин, Сёгут и Кизил — поселок Бозбурун
Утро. На море штиль. Яхта двигается медленно, совершая заключительный обход мелких островков полуострова Бозбурун, что в переводе с турецкого означает — Серый Нос.
Острова Зейтин, Сёгут и Кизил расположились кольцом, образовав внутри бухту-котел, как будто три странствующих дервиша давным-давно остановились в пути, уселись в кружок и, сварив в котелке рыбный суп, оставили его остывать. Так сидят с тех пор и ждут.
Мы вошли в бухту. Тихо. Ни единого дуновения ветра. Воздух будто, застыл и его можно откусывать. Наверное, это самые тихие часы за все дни пути.
Свободное время. «Хошь, кисель пей, хошь на трамзисторе играй». Можно нырнуть с борта, доплыть вольным стилем до каменистых берегов (всего-то метров двести) и крикнуть оттуда гордое: «Эге-гей!», а нет, так сладко посапывать, прикорнув на белом велюре лежаков в носовой части. На «Валери», между прочим, снятся очень странные сны. Побывавший на яхте психолог сказал, что ум и тело здесь раскрепощаются, и из подсознания выходит городской стресс. А когда он выходит, мы окрыляемся.
Капитан с Леной Кондратовой уселись творчески окрыляться — рисовать фиолетово-серый Кизил. Женя Доброва стучит по клавишам ноутбука — пишет. А я борюсь со сном, свернувшись калачиком на палубном диванчике с блокнотом и ручкой.
Неожиданно небо начало чудить. Над бухтой, как крышка над кастрюлей, нависла мохнатая густо-сизая туча, и с нее бесшумно западали капли, будто разбавляя пересоленный бульон, оставляя на его абсолютно гладкой маслянистой поверхности симметричные пузыри.
А дальше погода менялась каждые полчаса. Небо то хмурилось, то заливалось солнечными лучами. Вроде еще минуту назад мы нежились на солнышке, валяясь на диванчиках, а уже бежим посиневшие в теплое брюхо камбуза укрываться от ветра и дождя. Мы то одевались, то раздевались, едва успевая за явлениями природы. Видимо, погода дрессировала нас, готовила к встрече с московскими холодами. Ведь путешествие наше подходило к концу. Бозбурун — конечная точка маршрута. Мой самолет завтра. Остальные члены экипажа будут здесь еще сутки. Тихо завидую. Но мне пора. И надо еще успеть описать пережитое, обменяться фотками, затовариться подарками для друзей и родни. Как говорил шеф: «Бабе — цветы, детям — мороженое. И не перепутай, Козлодоев!»
Полуостров Бозбурун и его острова
В последний раз пробила рында, собирая нас на прощальный ужин на борту «Валери».
В меню морской волк! Не пугайтесь, это такая умопомрачительно вкусная рыба. Чупрой (дорадой) и паламутом нас уже не удивишь.
Пока капитан рисует наши портреты, провожу блиц-опрос. Что было важным в этом круизе? Что от него ожидали?
«Хотел порисовать в тихих бухтах, — говорит наш капитан Александр Астрихинский, — но уж тут все зависело от погоды. А вам — показать Турцию. А еще хочу и обязательно поставлю на яхте солнечные батареи для автономного плавания, чтобы не зависеть от электроснабжения в портах».
«Посмотреть Турцию. За впечатлениями поехала», — говорит Женя Доброва.
«Хотела солнца, тепла и покоя, — отзывается Лена Кондратова. — Никогда раньше не ходила под парусом. В городе варилась в проблемах, а на море весь этот мусор, шлак продуло ветром, напомнило забытые мечты, задвинутые в дальний угол. Когда-то закончила истфак и сейчас заново влюбилась в историю».
А для меня было важным, конечно, увидеть новые места, набраться сил и драйва от солнца и волн до следующего лета. Еще — пройти урок самовоспитания: быстрой встройки в предлагаемые обстоятельства, зависящие от множества причин — погоды, дорог, волн, ветра, самочувствия каждого члена экипажа и общего настроя команды. Урок сохранения внутреннего равновесия при любых обстоятельствах. И главное — уроки литературного мастерства, возможность писать много, везде и по-всякому: с колена, с локтя, стоя, плашмя и по-пластунски, на бегу, на скаку, под качку и в сонный штиль. Для Добровой это хоть бы хны, она — профи, а мне пришлось попыхтеть.
По-моему, все поставленные задачи мы выполнили. И все мечты наши сбылись.
Гюршуруз, Турция! Сонра гюршуруз, «Валери»!
До свидания, Турция! До новых, скорых встреч, «Валери»!
